вторник, 28 марта 2017 г.

Железнодорожную платформу в Мостоотряде подняли. Работаем помаленьку :)

Вопрос:

Здравствуйте! Хочу рассказать ситуацию и попросить помощи. Мне 64 года, и я живу в Абакане в поселке Мостоотряд. Проблем у нас немало, но сейчас прошу помощи по одной. Часто езжу на электричке в сторону Кошурниково. 
 У нас в Мостоотряде есть полустанок. Но он очень неудобный для пользования: во-первых, он не освещен, а зимой в темноте, знаете ли страшновато. Во-вторых, подходы к нему очень неудобны – железная дорога подняла рельсы, насыпала насыпь и теперь приходится совершать восхождение, чтобы перейти через железную дорогу или подойти к полустанку.
Но самое ужасное – это садиться в электричку – нижняя ступенька приходится мне на уровне бедра. В моем возрасте нужно быть гимнасткой или сильно постараться, чтобы взобраться на нижнюю ступеньку. Страшно и опасно! Неужели это нормально? А как же безопасность? Мне неудобно ездить и садиться в электричку на вокзале – не так уж хорошо у нас ходит городской транспорт. Задайте вопрос начальнику железной дороги (наша староста от нас отмахивается), будут ли поднимать полустанок, увеличивать его высоту, чтобы нам, пенсионерам, можно было спокойно зайти в электричку.
Спасибо, надеюсь на вашу помощь и ответ. 

Я, через региональное отделение "ЕДИНОЙ РОССИИ" отправила запрос в Абаканское отделение Красноярской железной дороги и вот, что мне ответили. 





















Сергей Морозов, начальник Абаканской дистанции пути:
– Неудобства, связанные с посадкой пассажиров в электричку с платформы Мостоотряд, возникли после ремонта железнодорожных путей: в соответствии с современными техническими требованиями, высота железной дороги увеличена, тогда как посадочная платформа осталась на прежнем уровне.

Мы понимаем, что  пассажирам, в первую очередь – людям пожилого возраста, с проблемами здоровья – посадка на поезд не должна доставлять неудобства. Поэтому  первоначально были проведены ремонтные работы на объектах путевого комплекса, которые частично решили эту проблему. А в марте текущего года силами Абаканском дистанции пути выполнены работы по поднятию платформы. Для этого на платформе уложено пять дополнительных плит (30 метров), в результате чего её высота увеличена на 40 см. «Наращивание» посадочной платформы позволит пассажирам совершать посадку на электропоезд без неудобств.


От себя: я сама часто езжу на электричке и уже садилась с поднятого полустанка. Спасибо! Очень удобно. И спасибо железнодорожникам за оперативность.

вторник, 21 марта 2017 г.

Рука энергетиков в кармане хакасского бизнеса

В газете "Панорама Хакасии" №3 от 17.03.2017 г вышла моя статья. Предлагаю её Вашему вниманию. Буду признательна за комментарии и мнения.

Рука энергетиков в кармане хакасского бизнеса

В Хакасии незаметно, без лишнего шума почила «последняя миля». Это такая гарантия государства, что наша республика будет платить за электроэнергию дешевле. До общефедерального уровня доплачивал государству РУСАЛ, чьё энергоёмкое производство потребляет 80% всей энергии, которую производит крупнейшая в России Саяно-Шушенская ГЭС. 10% потребляет всё население Хакасии и еще столько – средний и мелкий бизнес. Вот на этот бизнес буквально рухнула эта самая миля. Тарифы на электроэнергию повысились для предпринимателей отнюдь, не на величину инфляции – а на все 20 и даже 40%. Откуда такие цифры и как жить дальше?Сначала фактура, кто сказал, что цены повысились?

Олег  Гавловский, предприниматель, сопредседатель регионального отделения общероссийской общественной организации «Деловая Россия»,  член Регионального Политического совета партии «ЕДИНАЯ РОССИЯ»:
«Все бизнес-сообщество, да и не только бизнес-сообщество с начала этого года пребывают фактически в шоке из-за тарифов на электроэнергию. Это фактически катастрофа! Резкий рост во время кризиса, а электроэнергия играет существенную роль в себестоимости производства продукции, товаров и услуг. Одномоментно издержки повысились на 20 и более процентов. Это ставит на грань выживания бизнес, особенно малый и микробизнес. А ведь многие небольшие компании вопрос теплоснабжения решают через отопление электроэнергией. Это поставит и вопрос экологии, ведь они все будут переходить на отопление углём. Но это не важно, по сравнению с тем, что многие могут вообще обанкротиться. И уже можно забыть про инвестиционную привлекательность региона».Василий Кудашкин, Уполномоченный по защите прав предпринимателей в Республике Хакасия:
 «Вот свежие примеры. Ко мне обратились сельхозпроизводители из Аскиза и Усть-Абакана. И у них тариф ниже, чем в городе, действует понижающих коэффициент.
Вот счёт за электричество за декабрь 2016 года. Потреблено 2.154 МВт, к оплате – 10 тысяч 348 рублей 77 копеек, тариф -  4,80 руб/кВт.чВ январе 2017 г.  потреблено – 9.803 Мвт, к оплате – 64 949 рублей 31 копейка. Тариф – 6, 62 руб/кВт.ч . Считаем, повышение на 41%.Пример из Усть-Абакана: декабрь 2016 г. потреблено 246 мегаватт, к оплате – 125 тысяч 501 рубль 35 копеек. В январе 2017 г. потреблено - 246, к оплате – 230 268 32 копейки. Рост составил – почти 38%.Что это значит на практике? Многие закроются. Гарантирую! Многие будут уходить с производством в Красноярский край, там стоимость киловатта ниже, чем у нас. То есть, даже хлеб выпекать дешевле в Минусинске и привезти в Абакан. Потому что у всех, насколько я знаю, электроплиты. Не слышал, чтобы какое-то пищевое производство работало на газе, его нет в Хакасии. В этой ситуации я встал на сторону предпринимателей. У нас тариф для населения в два-три раза ниже, чем для предпринимателей. Такого нигде больше нет. В советское время за электричество население платило 4 копейки за киловатт, а предприятия – по две копейки! Откуда проблема? Естественные монополии в нашей стране никто не контролируют, они никому не подчиняются»


Откуда взялась последняя миля или перекрестное субсидирование и зачем она Хакасии?Договор «последней мили» был заключен правительством Хакасии с ОАО РАО «ЕЭС России» в 1994 году. Тогда республика отказалась от своих прав на долю собственности в СШ ГЭС в обмен на низкие энерготарифы. Сегодня РАО «ЕЭС России» уже нет. Однако регион продолжает отстаивать свое право на низкую стоимость тарифов. В 2014 году на одной из пресс-конференций Председатель Верховного Совета Хакасии Владимир Штыгашев сказал, «надеемся, что до 2029 года они у нас будут. А там посмотрим, может, к тому времени другое РАО ЕЭС появится».По сообщению госкомтарифа Хакасии, никто сильно от повышения тарифа не пострадает: «окончательная цена состоит из регулируемой части (плата за услуги по передаче электрической энергии по сетям региональных сетевых организаций, плата за услуги энергосбытовых организаций – гарантирующих поставщиков, и прочие инфраструктурные платежи), а также нерегулируемой части, которая состоит из стоимости электроэнергии, складывающейся на оптовом рынке. Стоит отметить, что эта цена постоянно меняется. Так, есть сезонные колебания, связанные с технологическими процессами. В связи с этим, назвать конкретную цифру – на сколько изменится тариф для прочих потребителей, включая предпринимателей Хакасии, невозможно. По прогнозам специалистов Госкомитета, данные расчётки за ноябрь 2016 и январь 2017 для юридических лиц увеличатся на 8-15 % (в зависимости от категории потребителей)».

«Что касается регулируемой части, которую утверждает Госкомтарифэнерго Хакасии в соответствии с возложенными на него полномочиями, то при установлении новых тарифов были максимально оптимизированы затраты регулируемых организаций, - подчеркнула председатель Госкомтарифэнерго Хакасии Марина Пономаренко, - на результат тарифной компании существенное влияние оказало соглашение, достигнутое между правительством республики и ПАО «МРСК Сибири», инициатором которого стал Глава Хакасии Виктор Зимин, чья принципиальная позиция выражалась в сдерживании роста тарифов в нашем регионе. Однако, Госкомитет не может установить необоснованно заниженный тариф. Это снизит надёжность и качество энергоснабжения населения. Конечно, мы осознаём причину недовольства предпринимателей, но здесь нужно также учитывать, что рост тарифов обусловлен общими процессами в экономике. Поэтому, руководствуясь нормой закона и моральной ответственностью, наши специалисты постарались найти баланс между интересами потребителя и поставщика.- Понятно, что изменение тарифов окажет влияние на предпринимателей, однако это воздействие не может быть критичным», - подчёркивают эксперты.

Из чего состоит тариф и кто его придумал?Тариф состоит из регулируемой и нерегулируемой части. Они неравномерные: около 25-34% внутри тарифа – регулируются государством, а остальные 66-75% - это стоимость электроэнергии на оптовом рынке. Кто и когда разделил тариф именно на такие части узнать можно, но сложно. А главное кому бы задать вопрос – есть ли возможность поменять пропорцию в сторону регулирования?Мы уже упоминали, что РУСАЛ потребляет 80% всей электроэнергии, производимой СШ ГЭС. У РУСАЛа и ГЭС – прямой договор и электричество заводы получают, минуя сети. Таким образом, на государственном уровне, алюминиевые заводы выведены из энергосистемы страны. Для них тарифы государством не регулируются. Вроде всё верно – производство уж очень энергоёмкое. Именно поэтому оно и появилось рядом с ГЭС. Все остальные платят по рыночной цене. Чтобы она не зашкаливала, есть Госкомтариф, который и регулирует тарифы. Тарифы для населения и среднего, мелкого бизнеса, т.е. всего 20 % от производимого электричества. А заработать на этих процентах хотят все – сам бизнес, ГЭС и, конечно, сети – МРСК Сибири – ОАО Хаксэнерго. Очень интересная организация, конечное руководство которого в Москве. И им наплевать – сохраняется ли инвестиционная привлекательность в Хакасии из-за повышения тарифов или нет; обещали ли жителям Хакасии при строительстве СШ ГЭС бесплатное электричество навсегда… Их интересует прибыль.  И не странно ли, что акционерному обществу «Хаксэнерго», филиалу МРСК-Сибирь  должны все и эти долги приближаются, к 2 миллиардам рублей, а сетевики прекрасно себя чувствуют. Премии выплачиваются, зарплату не урезали, дивиденты акционерам отчисляются регулярно. Что это значит? А это значит, что в тарифы заложены все риски, все суперприбыли руководства, и «Хакасэнерго» даже не замечает долгов – огромная подушка безопасности.Настораживает еще и такое совпадение – экс-председатель госкомитета по тарифам Людмила Южакова оставив государственный пост, получила новый – советник директора филиала «МРСК Сибири» - «Хакасэнерго». И конечно только по стечению обстоятельств, совпадение чистой воды – нынешняя председатель госкомитета по тарифам Пономаренко Марина Юрьевна приходится Южаковой дочерью. Но это же совпадение, что мама и дочь работают в одной отрасли, и дочь лоббирует интересы учреждения, в котором работает мама.


Отмена «Последней мили», прежде всего, не выгодна ОАО «Россети» (управляет МСРК), так как они теряют серьезную часть доходов. Видимо, поэтому тариф взлетел – кому хочется урезать свои прибыли?
По мнению федеральных специалистов отрасли, на населении отмена «последней мили» в 2017 году никак не скажется: для бытовых потребителей будет продолжать действовать перекрестное субсидирование, только изменится структура его источников. Для местных коммерческих потребителей это означает дополнительный рост тарифа примерно на 5-10 процентов.


Кто выиграл в ситуации повышения эперготарифа для малого и среднего бизнеса?РУСАЛ, МРСК Сибири – Хакасэнерго и … правительство Хакасии! Сбросив с себя перекрёстное субсидирование, а это плата в бюджет региона определенной суммы, в 2016 году – около 350 миллионов рублей, Олег Дерипаска намерен построить у нас еще один алюминиевый завод. Правительство республики радо – чем собирать налоговые крохи с малого и даже среднего бизнеса, лучше получать гарантированные суммы с большого бизнеса.А что же нам? Население, как нас успокаивают республиканские власти, защищено. Для них тариф повысится традиционно в июле. По информации Госкомтарифа,  «тариф для населения меняется один раз в год - первого июля. В этот раз цифры будут проиндексированы на 3,9%. Так, для граждан, проживающих в домах, не оборудованных в установленном порядке стационарными электроплитами, или электроотопительными приборами, киловатт подорожает с 1,92 до 1,99 руб. В жилье с электроплитами – с 1,34 до 1,39 руб.»А вот малому и среднему бизнесу, особенно производству, и, кстати, бюджетам всех уровней, сложнее. По словам Сергея Комарова, Секретаря Регионального отделения Партии, Заместителя Председателя Верховного Совета Хакасии - председателя комитета Верховного Совета РХ по бюджету и налоговой политике, тарифы повысились для всех категорий, кроме физических лиц: «тарифы стали выше, чем в Красноярском крае. Не только для бизнеса, но и для сельского хозяйства, детских садов, больниц, школ, почты, сельсоветов и так далее. Пострадает материально и бюджет, ведь когда приняли решение о повышении тарифов, у нас региональный бюджет уже был принят в окончательном чтении и эта сумма не была заложена для оплаты «коммуналки» всех бюджетных учреждений. И у меня вызывает волнение действующая модель тарифообразования на самом верхнем уровне. Надо разбираться».


Предприниматели будут сокращать издержки. Это значит, что либо их продукция станет дороже (рискованно, у людей нет денег), либо будет искать более низкие тарифы и уходить в Красноярский край. И опять приходим к тому, что инвестиционная привлекательность Хакасии стремится к нулю. Удобно здесь только монополиям (РУСАЛ, РЖД, угольные шахты), бизнес которых регулируется только… самым что ни на есть либеральным рынком…


Какой же выход?Предприниматели Хакасии обратились к региональному политсовету партии «ЕДИНАЯ РОССИЯ». Принято решение сформировать рабочую группу из числа депутатов, членов правительства и заинтересованных ведомств, которая в течение марта разберется в системе тарифообразования и причинах повышения. На очередной сессии ВС РХ будет озвучено обращение к Дмитрию Медведеву, Председателю Всероссийской политической партии «ЕДИНАЯ РОССИЯ», Председателю правительства Российской Федерации, с просьбой разобраться в вопросе по существу. Одновременно с этим, республика продолжает настаивать на продлении последней мили до 2029 года включительно.


Продолжение темы: комментарии чиновников, энергетиков и предпринимателей читайте в следующем номере.

среда, 15 марта 2017 г.

Впервые в Хакасии - Чемпионат по чтению вслух для подростков!

Ура! В Абакане, впервые, пройдет чемпионат России по чтению вслух среди старшеклассников «Страница 17»! 
Это очень здорово! Приглашаем для участия ребят от 14 до 17 лет. 



фото с чемпионата Красноярского края















РЕГИСТРАЦИЯ БУДЕТ ТУТ biblioring.ru/join

По правилам чемпионата, старшеклассники (приглашаем ребят с 14 до 17 лет) читают без подготовки отрывки из произведений современной и классической, русской и зарубежной литературы, заранее подготовленные организаторами. Жюри оценивает технику и артистизм.

Отборочный этап чемпионата пройдет онлайн.

В полуфинал выйдет 30 старшеклассников, чьи выступления наберут больше всего голосов-лайков. 9 из них в финале будут бороться за звание Чемпиона Хакасии.
На отборочных этапах чемпионата старшеклассники города прочтут произведения С.Я. Маршака, в честь 130-летия со дня рождения писателя. 
Участие в чемпионате бесплатное.


пс: приглашаем помочь нам финансами и призами для участников и победителей!

четверг, 16 февраля 2017 г.

Дачники, пишите гранты! Можно получить миллион!



В этом году Правительство Хакасии готово выдать дачникам грантов на 15 миллионов рублей.

Гранты по проекту  «Дачи Хакасии» в Хакасии выдают уже шестой год, с 2011 года. За это время выделено 169 грантов на  94 миллиона рублей.

Подать заявки на грант могут зарегистрированные  дачные общества. Их сейчас в республике более 120.




Если заявка дачников победит, деньги можно потратить на  электрификацию дачного общества, водоснабжение, ремонт дорог на территории общества и противопожарную безопасность.

До сих пор суммы распределялись следующим образом:
-дачное общество, численностью до 200 членов может претендовать на грант до 200 тысяч рублей;
- дачное общество, численностью до 500 членов может претендовать на грант до 500 тысяч рублей;
дачное общество, численностью от 200 до 500 членов может претендовать на грант до 1 миллиона рублей.
В новое положение о дачных грантах решено внести изменения – теперь дачные общества, численностью более 5 тысяч членов могут претендовать на грант, суммой до 2 миллионов рублей.
Предположительно, конкурс грантов объявят в апреле. Деньги победители получат в июне. 


вторник, 14 февраля 2017 г.

Переход в Мостоотряде: не прошло и 10 лет!

Отличная новость! В Абакане в поселке Мостоотряд, наконец-то появится переход через железнодорожные пути. Обещают его у же в это году! 
Об этом, без слова "наконец-то", сообщили железнодорожники. 
А ведь впервые этот вопрос я, в качестве Депутата городского Совета подняла в 2008 году, сразу после избрания. В это время я сама жила в Мостоотряде и понимала насколько опасно жить рядом с железной дорого. 
Вы все помните, к сожалению, на путях гибли люди...
начальники Абаканского отделения железной дороги тогда менялись часто. Я была на приеме у троих. Все чесали затылки и обещали подумать. Чуда не произошло. Хотя железная дорога обязана обустроить безопасные переходы в населенных пунктах. У них это прописано в документах! 
И вот сегодня я счастлива, что вопрос, всё-таки, решился.

Текст сообщения пресс-службы КрасЖД: 

Переход построит Красноярская железная дорога в районе  остановочного  пункта «Мостоотряд»  в границах Абакана в 2017 году.
Переход свяжет жилой микрорайон с социальными объектами. Так, в Абакане, в районе пассажирской платформы «Мостоотряд», по разные стороны станционных путей расположены жилые дома, гаражный массив, магазин и детская площадка.
В Абакане местом строительства наземного пешеходного перехода выбран участок железной дороги, разделяющие  крупные жилые массивы. В районе платформы  «Мостоотряд», расположенной на перегоне Абакан – Подсиний, в час пик переходят железнодорожные пути около 25 человек. Ежедневно в двух направлениях здесь проходит 56 поездов, скорость движения которых может достигать 100 км/ч.
Переход будет оснащен световой и звуковой сигнализацией. На всей его  протяженности уложат резинокордовый настил, предотвращающий скольжение при любых погодных условиях. Также переход будут оборудован специальными накопителями - длинными «S»-образными сходнями, огороженными перилами. Автоматическая звуковая и световая сигнализация предупредят жителей о приближении поездов.

четверг, 15 октября 2015 г.

О городских сообществах и перезагрузке города

Прекрасное интервью урбаниста Святослава Мурунова. Я, кстати, в его ЦПУ подала заявку от Абакана.
Он говорит о человеческом капитале, которого я касалась в своем материале о Норвегии















Урбанист Святослав Мурунов: Сейчас каждый город конкурирует со всеми городами мира, и Россия в этом плане резко отстает. 
На прошлой неделе в Кирове состоялся форум городских сообществ, модератором и спикером которого выступил руководитель Центра прикладной урбанистики Московской высшей школы социальных и экономических наук Святослав Мурунов. Именно он «перезапускает» российские города: создает технологии, объединяет городские сообщества не только в регионах, но и по стране. Все для того, чтобы сделать город удобным для проживания. Корреспондент «7х7» пообщался с урбанистом и выяснил, как городские сообщества могут влиять на среду, почему власти все еще не понимают их мотивов и кто должен вести с ними диалог, и узнал о том, как подобный форум поможет городским активистам.
— Форум городских сообществ  это попытка объединить гражданских активистов, чтобы те могли влиять на развитие города. Думаете, удалось?
— Дело в том, что в наших городах не хватает субъекта, который был бы за жителей, за горожан и думал об общечеловеческих понятиях, таких как: чистота, красота, добрососедство, взаимовыручка, будущее, образование, культура и так далее. И городские сообщества, которые есть в городах, — это наша последняя надежда. Причем неформальные городские сообщества, у которых нет ни юридического статуса, ни постоянного помещения, ни вывески на улице. Узнать, что в городе есть неформальные сообщества, прогулявшись по нему, невозможно. Именно эти сообщества самоорганизованы, ими никто не управляет, и никто не контролирует их деятельность. Люди сами собрались и что-то делают не за деньги. Как раз форум смог помочь самим сообществам разобраться в том, что они не одни, понять, что у них есть общие проблемы. В притирке с другими, городское сообщество будет понимать, кто оно. Но пока оно существует в вакууме по принципу «есть только я, я чем-то занимаюсь и больше никого не знаю» — у него нет развития.
— Заметили ли какие-либо особенности городских сообществ в Кирове по сравнению с другими городами?
— У всех участников форума была сильная эмоциональная отдача. Мне понравилось, что у многих сообществ был запрос на будущее, на развитие. Многие готовы и дальше вместе думать и делать. Киров показал качественный запрос. Есть разного уровня сообщества, долгожители и молодые, НКО, урбанистические и социальные. Чувствуется, что энергия в городе есть: и люди, и компетенции, которыми они готовы делиться.
На форуме произошло историческое событие для нашей страны. И Киров первый: мы создали хартию городских сообществ. Потому что в Пензе, когда мы делали первый форум городских сообществ, нам не дали создать хартию, власти испугались, что городские сообщества напишут свой документ. Хартия — это городской устав. В перспективе, если к этому движению подключится бизнес, адекватные чиновники и локальные сообщества, то будет нормальный городской устав. В него войдет то, по каким правилам город хочет жить, что это за город, чем он отличается от других, какие у него есть проблемы и идеи и так далее. И мне кажется, жители Кирова продемонстрировали серьезный подход и любовь к этому месту, несмотря на проблемы, которые есть. И даже те четыре проекта, которые мы вчера в качестве пилотных проработали, они так или иначе были связаны с историей. Надо заметить, что все участники молодые, 25–30 лет, — это активное поколение, которое сейчас вступает. И у них есть запрос на историю, на ее понимание и сохранение своих корней, переосмысление — вот это результат форума.
— Можно говорить о том, что у гражданских активистов поменялись смыслы? Какой проект вам больше запомнился?
— Он показал, что у молодых людей есть запрос не просто на изготовление арт-объектов, а на изготовление полезных арт-объектов, которые могли бы проявлять и культуру и могли бы быть полезны людям. Мне понравился проект видео-мэппинг на здание Филармонии собора Александра Невского, который стоял там до этого. Это уникальный проект, попытка примирить историю, ведь этот храм был уничтожен. Сценарий проекта таков — свет храма через окна филармонии просвечивается, и при этом на открытом воздухе играет хорошая музыкальная композиция для того, чтобы эти поколения примирить. Да, были проблемы. Но это и есть рефлексия. Мы пережили, было плохо, но мы теперь об этом знаем и чувствуем, что что-то было не так, хотим сделать по-другому. И мне понравилась глубина этой идеи, конечно.
— За последние три года вы объехали 300 российских городов, проводили образовательные проекты и изучали городские сообщества. В чем, по-вашему, заключается главная проблема развития российских городов?
— В нашей стране нет постиндустриальной человекоориентированной экономики. Такая экономика строится на культуре, образовании и на длинном взаимодействии. Задача художника — вдохновлять дизайнеров и инженеров, которые получали бы от локальных групп или бизнеса запрос и превращали бы его в реальное технологическое решение. Почему в стране за последние 30 лет нет ни одного примера нового массового продукта? На самом деле те, кто принимает решения, все еще думают ресурсами — лесом, землей, железной дорогой, станками. А активное поколение хочет жить другим, ему нужны другие смыслы, и они хотят быть востребованными там, где живут, и одновременно — и в мире. Сейчас каждый город конкурирует со всеми городами мира. И Россия в этом плане очень резко отстает. Молодежь уезжает из-за того, что здесь теряются смыслы, город перестает быть уникальным: нет ни интересной работы, ни будущего. Это умирающая среда. Вопрос «А что дальше?» сразу встает ребром, и тут творческая личность чувствует, что она что-то может, и едет туда, где может себя реализовать. Совсем недавно опрос показал, что 40% одиннадцатиклассников хотят работать в творческих индустриях, кто-то маркетологом, дизайнером, инженером. Произошел тектонический цивилизационный сдвиг, и в Кирове это очень сильно почувствовалось.
— Умирающую среду можно каким-то образом восстановить?
— На самом деле, все зависит от нас. Да, мы не можем сейчас политическими инструментами изменить ситуацию в стране. Но само государство загнало себя в управленческую ловушку фактически при попытках контролировать все — оно остановилось в своем развитии. Потому что контроль — это не про развитие, это про сохранение чего-либо, но если вы хотите развиваться— вам нужно разрешать. А у нас Госдума принимает по 400 запрещающих законов — о каком развитии мы говорим? И понятно, что жизнь идет здесь и сейчас. То есть я не хочу жить через 20 лет хорошо и вряд ли буду при такой сложившейся ситуации. Сейчас кризис везде: в образовании, городской среде, городском планировании, экономический, культурный и прежде всего ценностный. И это очень серьезно. И чтобы это изменить, нужны другие инструменты.
Курс на диалог, общие цели и ценности
— В марте вы создали Центр прикладной урбанистики, или по-другому  горизонтальную структуру, которая призвана объединить все городские сообщества по стране. Это и есть тот самый «инструмент спасения» для России?
— Сеть городских сообществ — это фактически субъект, который не через протест, не через огульную критику и конфронтацию, а через культурную созидательную деятельность может воспитать новые ценности, передавать их жителям, чиновникам и бизнесменам. Именно эта новая ценностная смена позволит городам перезагрузиться. Уже и деньгами пробовали города перезапустить и сменой управленческих команд — не получается, нужен городской диалог, а для этого нужны горожане. На форуме у нас были самые активные горожане, и они познакомились и начали диалог.
— Но на форуме городских сообществ не было представителей ни бизнеса, ни власти. Диалог получился только внутри сообществ?
— Дело в том, что форум не для них. Они, конечно, приглашаются в качестве партнеров всегда. В начале форума они послушали лекцию и поняли, что здесь происходит что-то уникальное и интересное, но немножко не про них. Сейчас задача городским сообществам Кирова на регулярной основе начать заниматься городом в широком смысле этого слова. Не по отдельности делать каждый свое, а при любой ситуации и возможности пытаться сделать что-то вместе. Тогда в городе все остальные: и бизнес, и власть почувствует, что появился еще кто-то. Тот, кто говорит про то, что нужно создать парки, перезагружать школы, сохранять исторические дома, потому что Киров — это идентичный город. Сейчас города стирают, сносят старые дома и строят новые торговые центры. А молодежь говорит: «Чем же мой город отличается от соседнего? У домов нет истории, а у города — идентичности».

Здесь только сообща можно повлиять на какие-то темы. Поодиночке городское сообщество не представляет ни ценности, ни влияния. Потому что у него нет ресурсов, кроме времени, компетенций и самоорганизации. Но если эти ресурсы превращаются в сетевое взаимодействие, то сообщества становятся серьезной силой. Силой, которая конструктивно, мягко начинает городу говорить, что «друзья, давайте договариваться». Сила неформального сетевого взаимодействия в том, что здесь нет жестких рамок, есть общие цели и общие ценности.
— Но все-таки на лекции вы говорили, что нет диалога между системами: ни между бизнесом, ни властью, предприятиями и городскими сообществами. Получается, последние и должны его налаживать с остальными?
— Больше некому! Бизнес частично во власти через городскую думу, частично — в своих проблемах: экспортирует капитал за границу, потому что не верит в будущее этой страны. Диалог нужен тем, кто без ресурсов и без влияния и у кого самые сильные ценности: человекоориентированные. Вот Ярославль, Ижевск, Новосибирск, Калуга, Краснодар — это города, которые уже сейчас демонстрируют, что через диалог, упорство и через умение не скатываться в критику, через умение каждый раз начинать как будто с белого листа и не переходить на личность может действительно куда-то двигаться, и это уже хорошо.
— Центр прикладной урбанистики получил уже заявки из 80 российских городов. Как он будет функционировать?
— У нас будет три блока: аналитика, координация проектной деятельности и школа прикладной урбанистики. В Кирове есть заявка на ЦПУ от Галереи Прогресса. Это значит, что все сообщества на базе нашего формата могут начать взаимодействовать. Формат очень прикладной с методологией и с возможностью Кирову встроиться в контекст страны. Сеть ЦПУ предполагает обмен данными, экспертами и технологиями. Вот, к примеру, в Кирове, говорят, что мы научились вятскую роспись превращать в образовательный проект: есть методичка, эксперты, — это значит, что из каждого города к вам может приехать любой человек и научиться этой же технологии.
— Можно ли сказать, что ваша глобальная цель  сформировать идентичность городов?
— Наша задача, чтобы Киров, Пермь, Ярославль, Екатеринбург, Новосибирск, Москва и Санкт-Петербург начали понимать друг друга, заново открывать. В общем, запустить такое переоткрывание городов. Мы сейчас не знаем, где мы живем. У нас есть официальные новости, которые не про нашу страну, как будто здесь нет 144 млн человек и здесь нет 1 200 городов!

Чтобы городам понять и в них городским сообществам понять, чем они отличаются от других, нужно взаимодействие. Если комплексно собрать, чем один город отличается от другого, — это очень фрагментарные знания, ну культурологи, музеологи, социологи чуть-чуть знают, но системы знаний о городе не существует. Все потому, что никто в этом не был заинтересован и никто не знает, как это делать.
Задача Центра прикладной урбанистики в том числе — пересобрать города, дать городам возможность обмениваться между собой успешными технологиями, потому что за этим подтянется бизнес. Ведь и бизнес сейчас тоже друг друга не знает, он занимается только копированием. И это возможность сделать сетевую модель в масштабах страны.
— Где вы еще проводили форум городских сообществ?
— Первый форум городских сообществ прошел в Пензе. Как раз там мы отрабатывали технологию создания сетевого взаимодействия между сообществами. В оргкомитет форума вошли представители бизнеса и институализированных НКО, которые испугались хартии городских сообществ и решили, что это попахивает политикой. Я говорю: «Мы делаем из этого действительно субъект или что?». И в итоге, как я понял, губернатор был очень против того, чтобы в городе появился этот субъект. Хотя сейчас его не хватает. Мэр города говорит: «Слушайте, мне нужны жители, чтобы с ними о чем-то договариваться». А их теперь нет, вы испугались институализации и фактически взяли под контроль часть городского сообщества. Дело в том, что там правительством был создан ООО «Центр инноваций социальной сферы», который превратили лишь в коммуникационный проект. Если раньше городским сообществам Пензы удавалось сохранить парк от застройки, делать интересные фестивали, то сейчас это превратилось в псевдодеятельность с уклоном на коммуникации —форум или конференция. Сквер на улице Володарского в Пензе так и был снесен, и никто даже не зароптал. Когда я приехал, было уже поздно спасать.
— На примере Пензы становится понятно, что власть боится образования таких локальных сообществ?
— Боится и не понимает мотивов городских активистов. Они думают, что гражданские активисты хотят быть чиновниками. Власть видит только конкурентов. Чиновнику даже помыслить тяжело, что эти люди хотят жить немножко в другом городе, хотят по-другому развиваться. И поэтому, как только у гражданских активистов начинает что-либо получаться, власть создает симулякр, который имитирует их деятельность, и пытается разными способами развалить сообщество. Я конкретно пришел к губернатору и спросил: «Вы хотите, чтобы я уехал?». Он сказал: «Да я хочу, чтобы здесь все подрались и ты уехал». На тот момент мне не хотелось тратить время на конфликты, и я решил уехать в Москву, тем более в то время мы уже работали в разных городах страны.
Администрация в городах боится, на самом деле, и правильно боится создания серьезных локальных сообществ. Потому что они начнут предъявлять требования и запрос на город, а проще городом не заниматься. Проще говорить: «У вас ничего не получится, денег нет в бюджете, и все». Когда же появятся активные горожане, то они перезапустят эту систему городского управления. Поэтому сейчас этот процесс сдерживается в России. Но чиновники понимают, особенно федеральные, что все: все ресурсы развития наша страна исчерпала. Понятно, что исчерпала, в том числе благодаря не совсем правильной внешней политике. А сейчас еще будет технологическая революция, и нефть окажется никому не нужна, и мы приплыли. Хочется, чтобы мы стали полезными сами себе, а за счет этого могли бы быть интересны и миру, могли что-то предложить и экспортировать. Не с точки зрения ресурсов, а с точки зрения технологий и новых принципов.
— Но это перезапуск с помощью горожан, внешней силы, а изнутри  в департаментах, в самой системе можно ли что-то изменить?
— Вопрос в том, что чиновники приходят в народ и говорят, что он во всем виноват. Когда ты становишься чиновником, ты перестаешь быть личностью. Ты становишься частью системы. Даже у Капкова [бывший руководитель Департаментакультуры в Москве] не получилось. Хотя он собрал команду и системно работал, много что получилось, но все равно вся остальная система: ЖКХ, строительство и так далее говорили: «Слушай, дружище, нет, что-то ты сильно меняешь нам пространство, и парки-то хотелось бы давно застроить и парковочки там бы сделать, нам же некуда развиваться, нам же хочется осваивать бюджет на строительство. А ты своими парками людей взбаламутил. И они сейчас будут на митинги выходить, если мы начнем их сносить». В принципе, система перемалывает. Почему? Потому что у государства нет заказчика, и из-за этого оно ведет себя как параноик, делает все что хочет и вообще не понимает, что делает. А заказчики у государства— это жители. Жители не самоорганизованы, они все время патерналировали. Им говорили: «Ребята, вот вам деньги и телевизор, маленькая пенсия, дешевая водка — все». И воспитали людей, которые, в принципе, хотят и могут жить по-другому, но не знают, как.
— Мне кажется, что нет преемственности. И на форуме участвовали в основном молодые люди. Должно ли старшее поколение подключаться к решению городских проблем?
— Поколение старшего возраста, если говорить про его активистов, оно разочаровавшееся. Это люди, которые свои лучшие годы положили на всплеск волны 90-х годов, когда была возможность что-то изменить. Они пошли в политику, позанимались активистской деятельностью, но ничего не добились и разочаровались. Мы живем сейчас хуже с точки зрения политических свобод, чем в начале 90-х. И они, конечно, на молодежь сейчас смотрят очень грустно — «ничего у вас не получится, как нас переживали, так и вас переживут». Сейчас они стали «НКОшниками», занимаются социальными проблемами, не видят всю систему целиком и не хотят ее видеть. Но если у молодых начнет получаться, старшее поколение подключится. Молодым и без преемственности никуда. Сейчас любому активисту и городскому сообществу нужно запускать свою школу: как только вы запускаете образование — вы свое будущее продолжаете, передаете ценности.
Основная проблема повышения социального капитала (компетенций, связей, умений) в нашей стране — он совсем не передается. А нужно учиться этому, передавать его на позитиве. Я сейчас займусь серьезным изучением сообществ 60–70-х годов: какие они были, пока еще живы его представители. Я и так собираю информацию по крупинкам, но нужно изучить их не с точки зрения истории, антропологии, а с точки зрения включения в текущий процесс, под какие задачи их можно подключить к этой истории.
— На какой опыт вы основываетесь, или «перезапускаете» российские города с нуля?
— Мы изучаем европейский опыт, но дело в том, что европейские сообщества имеют очень длинную историю. У них даже забылось, как это — с нуля создавать сообщество. Есть серьезная преемственность, институализация разных дворовых, уличных и районных сообществ. Мы изучаем их опыт с точки зрения того, к чему создание сообщества может привести. Так, если будет сильное локальное сообщество по месту жительства, то в городах будет сильная обратная связь.
То есть если у нас интересы жителей будет представлять депутат, который не просто там самоназначился, а его назначили в результате тесного взаимодействия с жителями, реализацией совместных локальных проектов, то такая связь возникнет. Европейские города — это сложнейшие элементы обратной связи: там много кто на кого влияет, им даже иногда плохо и они не могут развиваться, потому что очень много сообществ. Уже сложнее договариваться, вроде все правы, что делать дальше. Из-за этого, кстати, многие города встали в развитии: много субъектов, которые позволяют устойчиво существовать, но как двигаться дальше? Нужны вызовы, форсайт-технологии, как думать о будущем. Европейский опыт понятен, как и американский и английский, но хочется российский опыт создавать с нуля, потому что у нас этого ничего нет. У нас нет понимания, как создать дворовые сообщества с нуля. Есть методички и технологии, которые мы в ручном режиме пока передаем, потому что нашу образовательную программу, серьезную магистерскую, запустим только осенью.
«Если проблема в главном архитекторе  меняйте его»
— Вы были в Кирове на дизайн-выходных весной 2014 года и в этом году. Что скажете о городской среде?
— Как и во всех российских городах, здесь сложная городская ткань — большое количество заборов и промзданий, красивая архитектура сохранилась, но где-то руинируется, где-то завешана баннерами; и новая архитектура появилась, которая абсолютно не уникальна. Меня, конечно же, расстроили ваши «высоточки» в невысоких кварталах: сразу портят вид города своим нечеловеческим масштабом. С точки зрения городской среды и новостроек — заборы, спиленные деревья, рынок из 90-х годов, много проводов, которые загораживают небо. Невозможность попасть к реке в новостройках. Стоят баки для раздельного сбора мусора, но в них никто раздельный мусор не собирает — это очень сильно поразило и удивило. Если вы внедряете технологию, то почему она не работает? Ее делали для галочки или действительно этим озаботились. Это серьезнейшая проблема: много мусора, много сгоревших домов, которые ткань города не красят.
— А из плюсов?
— Мне понравилось, что в городе есть аутентичные места, как кофейня в библиотеке им. Герцена, хостел «Достоевский», бар «Чепай» — таких местечек мало. Мне очень запомнился парк «Аполло»: локальное место с богатейшей историей, здесь был Вертинский, Айседора Дункан, в 1927 году состоялся первый кинопросмотр. Это невероятно, это место нужно сделать семейным парком искусств, чтобы люди погружались в творчество и именно там происходило взаимодействие сообществ. Понравились граффити Сиба [кировский художник: Евгений Сесюков]. Меня шокировало то, что на «Акустике» [музыкальный городской фестиваль] собирается 70 музыкальных команд! Это очень много. Ребята, вы реально сидите на каком-то энергетическом месте, потому что в среднем в городах с 500 тыс. населением есть максимум 15–20 команд. Не знаю, правда, Киров — это столица романтики или нет, но здесь есть энергетика.
— Вы перечислили действительно самые яркие примеры. Но эти проекты опять же никто не поддерживает. Они существуют, пока могут существовать.
— Есть невидимая сеть этих точек, но выживут ли они, понимает ли администрация, что за этим будущее, или она об их существовании не знает. Я думаю, если спросить мэра, был ли он в хостеле, он и не знает, что это такое. В Кирове есть жизнь, и здесь много проблем — это такой хороший конфликт, в котором одним из важных субъектов будут городские сообщества. С точки зрения дорог, рекреационных зон, скверов Киров сильно отстает. Ключевая проблема — это создание общественных пространств, пешеходных зон. Вот, например, улица Ленина. Если это центральная часть города, то она вообще не для людей, а для машин. Вы себе здесь часть Москвы сделали. И если бы Киров сейчас один из первых городов сократил проезжую часть, отдал бы одну полосу для пешеходов и сделал бы там хорошие насаждения, отличный дизайн-код и стилизацию, то вы бы получили центр города, который бы начал перезагружать и периферию. Люди бы поняли, что, оказывается, в городе можно гулять пешком, разговаривать, в городе есть интересные вкусные места, и сюда не стыдно привезти гостей.
— Киров, кстати, — совсем не туристический город.
— Смотреть здесь есть на что, но это настолько разбросано по городу и нет никакой гармонии, что, конечно, ты сюда не поедешь. Много других мест, например, тот же Нижний Новгород выигрышнее смотрится, потому что есть исторический центр. Почему Екатеринбург интересно воспринимается? Потому что там много центров: конструктивизм, дореволюционный, советской истории, современность.
Конечно, очень важно, чтобы была градостроительная политика и воля. Чтобы кто-то сказал, «слушайте ну давайте наш город делать комфортным», и это слово «комфортный» расшифровать, потому что чиновники очень любят слово «комфортная среда», «социальный капитал», но они, к сожалению, не понимают с точки зрения параметров и технологий, что это такое. И вот тут городские сообщества могут им сказать, что такое комфортный город.
Если проблема в главном архитекторе, меняйте его, создавайте общественный запрос — нужен ли нам главный архитектор, который не хочет разговаривать с горожанами? Кто заказчик для главного архитектора — девелопинг? Вот мы и получаем, что город разрушается.
Мне кажется, что Киров сидит на богатстве, прежде всего, человеческом. Я пообщался с художниками братьями Дорофеевыми, с людьми на форуме и понял, что идентичность Кирова заключается именно в очень сильных личностях, но очень стеснительных. И поэтому вы не выходите на уровень страны. И мало кто о вас знает, но это позволяет вам за счет внутреннего стрежня развиваться очень быстро, интересно и черпать откуда-то энергию. У всех гражданских активистов, с которыми я на форуме общался, есть вера в лучшее, свои принципы, желание делать реальные действия, и это делает вас таким уникальным городом.  

Наталья Вольная, «7x7» 




среда, 16 сентября 2015 г.

Думы о музее Абакана.















На днях общалась с образованными людьми разных профессий о  развитии территорий Хакасии, о брендинге, о развитии и привлечении туристов и, в частности, о городе Абакане.
Было забавно услышать кучу заблуждений саяногорцев, живущих в 70 километрах от столицы. Но речь не об этом.
Я вдруг подумала, а почему в Саяногорске, в Черногорске - музеи городов есть, а в Абакане - нет?
Уверенна, что небольшой музей будет только полезен: это позволит систематизировать всю информацию о городе; обустроить постоянную фотовыставку - "было, есть" (красивые коллажи на эту тему есть в администрации города, но доступ туда ограничен и для горожан и для гостей); рассказать о почетных гражданах (именно о том, за что они удостоены этого звания); и конечно, разместить информацию, артефакты о возрасте города. Помните, была информация, что Абакану не 80, а 350, если не ошибаюсь :) А в музее такая информация будет уместна.

Понимаю, что делать отдельный музей, в принципе, нецелесообразно. Но это может быть зал в будущем новом здании музея.

Так вдруг подумалось...

пятница, 4 сентября 2015 г.

Ресурсное проклятье

Ресурсное проклятие: что мешает развивающимся странам стать развитыми

В странах с высокой природной рентой, в том числе в России, лидеру дешевле репрессировать оппонентов, чем поделиться властью
В большинстве развивающихся стран, включая Россию, миллионы людей живут хуже, чем могли бы жить, если бы их правительства провели основные политические и экономические реформы. Нужно снизить получаемую политиками и бизнесменами ренту, заменить «капитализм для своих» честной конкуренцией, отказаться от политики как игры с предсказуемым результатом. Сделать это — значит построить открытую экономику и открытое общество. Но развивающимся странам такая удача сопутствует редко. Почему? 
Есть много исследований на этот счет. Среди объяснений: 1) реформы не выгодны правителям, ведь они напрямую подрывают их власть (Аджемоглу-Робинсон), 2) бенефициары нынешнего положения дел всегда сильнее тех, кому статус-кво не выгоден (Родрик, Гроссман, де Мескита), 3) авторитарные лидеры не заинтересованы в реформах, ведь они принесут плоды нескоро, уже после их ухода.
Оригинальное объяснение предложили недавно известные специалисты по теории развития — Дуглас Норт (Университет Вашингтона), Барри Вейнгаст и Гари Кокс (оба — Стэнфорд). В развивающихся странах, показали они, не решена проблема политического насилия. Его слишком много. Политическим насилием в данном случае считается успешная попытка смены власти насильственным путем, а продолжительность существования политического режима — период, в течение которого лидеры сменялись ненасильственным образом.
Не стоит думать, что насильственная смена режима — проблема только для стран вроде Сомали.
Собрав сведения о передаче власти в 162 странах за 1840–2005 годы, исследователи обнаружили: только в развитых странах (богатейшие 10% по душевому ВВП) продолжительность существования режимов велика. В четверти развитых стран это 88 лет и выше, в половине — от 60 лет, и лишь в 25% — менее 34 лет. В странах с уровнем ВВП ниже медианного картина обратная. В половине из них политический режим живет не более 7 лет, и в 75% — не более 17 лет. Насильственная смена власти здесь дело обычное. Лишь в 10% таких стран режим существует 34 года и более.
Еще интереснее, что богатейшие развивающиеся страны мало чем отличаются от беднейших. Это страны (среди них и Россия), по душевому ВВП входящие в топ-25, но не в топ-10. В половине таких стран режим меняется не реже чем раз в 12,5 лет, а в четверти — раз в четыре года. Получается, в деле предотвращения политического насилия «передовые» развивающиеся страны прошли всего 10% дистанции от беднейших к развитым, замечают Норт и коллеги. 
Насильственный перехват власти — крайний (и весьма рискованный) шаг. Как для жертв, так и для «агрессоров». Как говорится в одной из переведенных Самуилом Маршаком эпиграмм, «Мятеж не может кончиться удачей, // В противном случае его зовут иначе». Очевидно, к насилию игроки прибегают, когда нет шансов решить проблему иначе — путем переговоров, выборов и т. д. Как правило, насильственный перехват власти происходит там, где власть нельзя сменить ненасильственным путем. Почему же в развивающихся странах не приживаются найденные развитыми странами меры, решающие проблему политического насилия? Эти меры — создание «открытого общества» с низкими барьерами и рентой (Норт называет его «порядком открытого доступа»). Более простые термины — «открытые» и «закрытые» общества — в соответствии с классической работой Карла Поппера «Открытое общество и его враги» (1945), давшей название и фонду Джорджа Сороса. 
Дело в том, что в закрытых обществах есть свой способ избегать политического насилия. Это распределение ренты в соответствии с весом тех групп, которые могут покуситься на власть. В этом смысле рента продуктивна — она обеспечивает политический мир. А вот дальше возникает ловушка политического насилия, делающая столь трудным переход из одного стационарного состояния (закрытое общество) в другое. Пока закрытым режимам ничего не угрожает, решение о перераспределении ренты им категорически не дается. Это и понятно: любые люди тяжело примиряются с потерями, а у самых влиятельных персон и групп в обществах с ограниченным доступом к бизнесу и политике есть еще и способы донести свою позицию до лиц, принимающих решение. Наконец, от перераспределения ренты сами лидеры тоже теряют. Приходится пересматривать старые договоренности, отменять обещания и, наконец, допускать к дележке пирога «чужаков», аутсайдеров — тех, кто до сих пор был исключен из этого приятного и волнующего процесса. 
Передел ренты в закрытых обществах — это примерно как поделиться своей (своим) женой (мужем) с незнакомцем (незнакомкой), так что закрытые общества идут на это, лишь когда политический режим уже при смерти и его проще свергнуть: договариваться с «хромой уткой» бессмысленно.
 По этой же причине закрытые общества не разрешают «аутсайдерам» (тем, кто не присягнул на верность режиму) объединяться в организации — партии или даже НКО. Любая организация может стать популярной и влиятельной, а достигнув этого — поставить под сомнение власть авторитарного лидера. Поэтому большинство режимов в развивающихся странах внимательно следят за общественной активностью, а в таких странах, как Индонезия при Сухарто и Ирак при Хусейне, все значимые организации имели связи с политическим лидером. Людям с опытом жизни в СССР или путинской России это можно не объяснять.
Будучи далеки от смертного одра, закрытые общества тоже не идут на реформы, превращающие их в общества с открытым доступом. Чтобы сократить поток ренты, достающийся властной группировке, снизить барьеры и перейти к распределению благ не в зависимости от дружбы и родства (по модели патронажа), а по заслугам, нужны серьезные инвестиции, то есть высокий уровень экономического развития. А чтобы его достичь, необходимы политические реформы. Это и есть ловушка политического насилия — замкнутый круг, из которого трудно выбраться. 
Любопытная деталь: уровень развития в этой цепочке рассуждений Норт и соавторы измеряют не традиционным образом (величина подушевого ВВП), апосредством созданного гарвардским экономистом Рикардо Хаусманом индекса экономической сложности. Он рассчитывается для каждой страны в зависимости от разнообразия экспортируемых ею товаров и услуг. Норт настаивает, что политическое насилие становится редкой птицей именно в сложных, а не в богатых экономиках: «Режимы, зависимые от экспорта нефти и других ресурсов, могут быть богатыми, не имея сложную экономику». Но это богатство не делает политические режимы в этих странах такими же устойчивыми (длительными по времени), как режимы в развитых странах, поскольку механизм распределения благ в них остается прежним.
С другой стороны, эту же рентную ловушку описывает в работе Autocracy, Democratization and the Resource Curse Елена Пальцева из Стокгольмской школы экономики. Когда получаемая авторитарным лидером рента велика, по мере накопления частного капитала у автократа растут стимулы к экспроприации («дело ЮКОСа»). Поэтому экономическое развитие за счет накопления частного капитала в автократиях возможно только в ситуации, если автократ постепенно делится властью — а значит, и рентой. Но если рента высока, автократ и его сторонники не могут ею пожертвовать. Только в этом отношении и действует пресловутое «ресурсное проклятие»: страны с относительно низкой природной рентой легче переходят к демократии, поскольку там автократам в определенный момент становится выгоднее поддерживать экономический рост, чем продолжать «сидеть на рентных потоках». Возможно, когда-нибудь логика жизни в условиях уменьшающегося пирога для дележки подтолкнет к этому благотворному для страны решению и российские власти. Но до этого еще далеко.
Именно рентный механизм объясняет, почему в одних странах с закрытыми обществами политическая элита, столкнувшись с угрозами (в частности, потерять власть в результате революции), идет на демократизацию, а в других, оказавшись в аналогичной ситуации, прибегает к репрессиям и ограничению свобод. Выбор зависит от размера ренты, достающейся правящей группе, показывают в одной из своих работ политологи из Нью-Йоркского университета Буэно де Мескита и Элестер Смит. Ключевая роль природной ренты определяется тем, что для правительства это точно такой же доход, как обычные налоги, но для получения ренты не надо прикладывать тех же усилий, увеличивая предоставление общественных благ. В странах с высокой рентой, где приз для оказавшихся у власти очень высок, авторитарному лидеру дешевле репрессировать противников, чем их «осчастливить». 
В большинстве случаев тактика репрессий приводит к искомому результату,полагают стэнфордские ученые во главе с Беатрис Магалони: вероятность свержения наиболее репрессивных лидеров в результате протестов ниже, чем у их более мягких коллег. Причина в том, что в таких режимах гражданам очень трудно сорганизоваться — мешают, кроме прочего, ограничения на распространение информации и страх. Но уж если люди отваживаются массово выйти на улицу, самые одиозные режимы падают. Минимизировав риск политического насилия в отношении самих себя, склонные к репрессиям автократы максимизируют риск своего насильственного смещения в случае, если гражданам все же удается сорганизоваться. Тут их и настигает ловушка политического насилия, от которой они в меру своего понимания пытались уйти.
http://www.forbes.ru/mneniya/protesty/298421-resursnoe-proklyatie-chto-meshaet-razvivayushchimsya-stranam-stat-razvitymi 

понедельник, 10 августа 2015 г.

Ректор ВШЭ об урбанистике

Урбанистика по большому счету — это язык, на котором должны говорить специалисты из абсолютно разных областей. Сегодня на беседу экономиста с архитектором, как на шоу, можно продавать билеты: они совершенно друг друга не понимают. Но в городской администрации эти профессионалы зачастую работают рука об руку, поэтому им необходимо уметь слышать друг друга. В нашей Школе мы пытаемся создать такой новый, общий язык.
http://www.hse.ru/news/148427233.html

О том, как в городах появляется урбанистика

— Слово «урбанистика» последнее время стало очень популярным. Все хоть немного интересующиеся городом люди стали считаться урбанистами, в итоге в общественном сознании урбанисты превратились в тех, кто «делает велодорожки», то есть занимается чем-то не очень серьезным. У вас нет такого ощущения?
— Слово «урбанистика» пришло не от велодорожек и не от хипстеров, которые стали ассоциироваться с этим направлением, а от попыток людей разных профессий — архитекторов, строителей, экономистов, социологов, планировщиков, которые работают над современным городом — найти друг с другом общий язык. Это ответ на усложнение городской среды. Профессионалы, создающие урбанистику, приходят из очень разных направлений, из уже сложившихся наук и практик, таких, например, как «Экономика города» и «Жилищная экономика». А есть проектирование и городская планировка — уже совсем не науки, а виды прикладной деятельности.
Урбанистика по большому счету — это язык, на котором должны говорить специалисты из абсолютно разных областей. Сегодня на беседу экономиста с архитектором, как на шоу, можно продавать билеты: они совершенно друг друга не понимают. Но в городской администрации эти профессионалы зачастую работают рука об руку, поэтому им необходимо уметь слышать друг друга. В нашей Школе мы пытаемся создать такой новый, общий язык.
Урбанистическое образование, именно образование, а не курсы или воркшопы, в мире только начинает появляться. Поэтому мы — школа передовая.
— Но Москве всегда ставили в пример, допустим, Нью-Йорк или Амстердам и говорили: «Посмотрите, как у них все разумно сделано». Раз разумно, значит, у них есть специалисты по урбанистике.
— Не только в специалистах дело. В Нью-Йорке или Амстердаме есть местная демократия, и традиции воздействия местного сообщества на планировщиков сыграли значительную роль. Когда планировщики стали учитывать интересы населения, когда они поняли, что существует запрос, скажем, на пешеходные зоны или велодорожки, с этого момента и началась тенденция к комплексному урбанистическому подходу. В общем, причиной появления урбанистики в этих городах является именно местная демократия и ее взаимодействие со свободной рыночной средой.

Общественные слушания как состязательный процесс

— У вас в магистратуре уже было два выпуска. Куда пошли работать ваши выпускники?
— В девелоперские компании, в архитектурные бюро, в муниципалитеты, в консалтинг. Ради этого вся магистерская программа и затеяна — люди идут работать в разные места, но разговаривают на одном профессиональном диалекте.
— Но пока в Москве по-прежнему много градостроительных конфликтов.
— Конфликты неизбежны и, как правило, очень полезны. Если это конструктивный конфликт, он всегда принесет что-то интересное и новое. Люди в какой-то момент все же начинают слышать друг друга, идут на компромисс и двигаются дальше. Главное, чтобы они не говорили друг с другом как слепой с глухим.
Но пока что разговоры происходят именно так, особенно если обратить внимание на общественные слушания. Тут еще особая пропасть между собственно жителями с их ценностями, знаниями и взглядами и представителями городской власти. И не только потому, что между жителями и властями есть определенное недоверие, а потому что с одной стороны представлен профессиональный, а с другой — бытовой взгляд на вещи.
Именно поэтому мы в школе урбанистики начали активно разрабатывать механизм, который позволит разрешать такие конфликты. За неимением лучшего термина на русском языке он называется «адвокативное планирование». Чтобы на встречу с властями, у которых есть генеральный план и расчеты, шли не только жители, которые ничего не могут им противопоставить кроме своих эмоций, но и специалисты.
День открытых дверей Высшей школы урбанистики
18 апреля, в субботу, в Высшей школе урбанистики пройдет День открытых дверей, на котором будет представлена магистерская программа Школы. В этом году на программе открыто 30 бюджетных мест. Подача документов с 1 июня по 15 июля.
Такой механизм действует в многих странах. От имени жителей выступают городские планировщики, но работающие не на городскую администрацию, а независимые, которые пытаются самостоятельно и независимо разобрать конфликт. Это как состязательный процесс в суде. В России этого подхода сейчас явно не хватает, и мы собираемся делать такую программу, сначала образовательную в рамках магистратуры, затем консалтинговую.
— А если, допустим, власти предлагают какую-то в принципе полезную вещь, но жители против? Например, у моей коллеги во дворе на месте газона собираются строить школу. Социальный объект, но жителям жалко газон. Конфликт. На чьей стороне в таком случае будут «адвокаты»?
— Тут начинаются вопросы — нужна ли школа, нужен ли газон, и можно ли совместить разные приоритеты. Как это делается, допустим, в Нью-Йорке? Есть три избранных человека: мэр, аудитор и публичный общественный адвокат. Они друг от друга независимы. Общественный адвокат собирает случаи вроде того, о котором вы говорите, и от имени населения приходит в мэрию и отстаивает интересы граждан. И вот эти два полюса — жители и власть — борются и находят компромиссы. Это может быть компенсация, или изменение планировки, или даже отмена решения. Так или иначе, «подгонка» всегда существует. У нас в России ее часто боятся, потому что это же баталия, конфликт. А демократия только так и живет, только в этом случае город может по-человечески развиваться.